органов управления имелась и металлическая пластина, рифленая, раскрашенная в разные цвета, расчерченная тем же замысловатым узором, как и тот, что переливался по поверхности космосферы. Хардингу все это было знакомо. Он пользовался такой панелью, когда работал с Интегратором. Его руки в перчатках двигались над пластиной, не касаясь ее, а блестящие пальцы словно порхали по невидимой клавиатуре.

Магнитные сигналы различной силы передавались из нервной системы корабля в металлические перчатки, а синапсы нервной системы Хардинга в тот же миг доставляли сигналы его мозгу. Пальцы тут же реагировали, двигаясь над клавиатурой без клавиш. И когда пальцы двигались, двигался и корабль — осторожно, чутко, обходя один за другим призрачные барьеры там, где ни один радар или компас не смогли бы ничего определить.

Хардинг сам был кораблем.

— Боюсь Мэйолла? — через какое-то время повторил он вопрос Тернера. — Наверное. Пока не знаю. Сначала я должен кое-что выяснить. А потом посмотрим.

— Что выяснить? — с подозрением спросил Тернер.

Хардинг насмешливо взглянул на динамик и ничего не ответил. Снова послышался голос Тернера.

— За что Мэйолла могли выгнать из команды? — задал он провокационный вопрос. — Я все время думаю…

— Неужели? — невозмутимо переспросил Хардинг. Потом добавил, помолчав: — Сейчас важнее, что в этом он винит меня. Поэтому и ненавидит. И боится, что это может произойти опять. Такое и правда может случиться. О да, Мэйолл имеет все причины меня ненавидеть. Я соперник, — задумчиво продолжал он. — Первый претендент, прямой наследник. Акасси — все, что у него есть. Он не может не бояться меня. И постарается меня убить.

Хардинг еще немного подумал.

— Что-нибудь видишь? — спросил он, помолчав.

— Пока ничего, — пришел не совсем четкий ответ Тернера. — Конечно, он попытается убить тебя. А ты бы на его месте что делал?

— Наверное, и я бы. Тоже попытался, — педантично уточнил Хардинг. — Акасси — да, крутое место. Я и не подозревал о нем. Эти барьеры — вещь просто невероятная. — Он подумал и коротко рассмеялся. — Защита, наверное, такая сложная, что обойти ее можно на чем-то совсем невероятном. Или устроить прямое, неожиданное, простое нападение. Нам надо…

— Хардинг! — вдруг вскричал динамик. — Послушай! Я вижу остров!

— Видишь? — сухо переспросил Хардинг.

Наступила пауза.

— Пропал, — произнес Тернер.

— Еще бы. Если бы мы туда повернули, мы бы тоже пропали. Там скалы. Погоди-ка.

Сияющие перчатки сыграли в воздухе гаммы.

— Думаю, — сказал Хардинг, глядя на космосферу, — думаю, мы прошли.

— Прошли, — раздался голос сверху, в этот раз более спокойный. — Я снова вижу остров. Совсем другой. Вижу дома у подножия холмов. И корабль, готовый к взлету. Веди корабль к берегу, Хардинг. Выводи его на пляж. Ты же видишь — конструкция позволяет.

Хардинг не имел ни малейшего понятия, как в реальности мог выглядеть пляж, но космосфера сообщила ему все, что он хотел знать: состав песка, какие породы лежат под ним, давно ли он покрыт растительностью. Пол под ногами дрогнул и подался вверх — корма корабля приподнялась на крутом склоне и, скрипнув, замерла.

В покрытых перчатками руках Хардинга началась дрожь, которая распространилась по всему телу.

Он снял перчатки.

И перестал быть кораблем.

И снова почувствовал себя разделенным на две половинки: одна, то есть он сам, состояла из плоти и крови, другая была движущимся куском металла, который становился инертным, когда жизнь его покидала. На короткий момент он вдруг пришел в ужас при мысли о том, что когда-нибудь машина, которой он управляет, может не отпустить его. Если железке понравится быть живой, то инструмент сам может стать творцом.

— Хардинг, — тихо окликнул его Тернер. — Поднимайся наверх. И прихвати оружие.

Стоя у фальшборта плечом к плечу, они разглядывали мирный берег, поросший у кромки деревьями. Вверх от берега разбегались пологие зеленые холмы, за ними виднелись крыши, в небе поблескивала башня антенны, а еще дальше стоявший на стабилизаторах космический корабль указывал своим безошибочно узнаваемым тупым носом в небеса.

— Довольно тихо, — заметил Тернер, разглядывая спешащего по песку краба, у которого в такт бегу качались глаза на стебельках. — Мы обошли уже все ловушки?

— Нет. Я нейтрализовал частоты, по которым Мэйолл мог бы узнать о нашем появлении. Но не уверен, что нам удастся попасть в поселок незамеченными.

— Можем попытаться. У двух человек шансов может оказаться больше, чем у небольшой армии. Где нам будет лучше… о себе заявить?

— В настоящих обстоятельствах — пойдем прямо от берега вон к тем холмам. Там густые заросли. Космосфера не все показывает, да и Мэйолл не глуп, но, судя по спектральному анализу, смертельных излучений в зарослях нет. Конечно, там стоят микрофоны, значит…

— Значит, наша уловка должна сработать, а? — серьезно спросил Тернер, выколачивая трубку о фальшборт. — Ты крикнешь кодовую фразу, и Мэйолл ее услышит. Не знаю, что здесь может не получиться. Только, друг мой, не придумывай никаких новых уловок. У нас с тобой ничего не получится, если мы не будем действовать заодно. Не могу не вспомнить о том, что вы с Мэйоллом немало проработали вместе. Интересно, что все же ощущает человек, которого выкинули из команды Интегратора?

Хардинг положил ладони на горячий поручень и медленно поводил ими взад-вперед. Затем стиснул поручень так, чтобы любая вибрация корабля передавалась его чувствительным нервам.

— Человек очень тоскует, — сухо сказал он. — Идем.

Их обнаружили, когда они были примерно на середине поля. К этому они не совсем были готовы. Теперь приходилось действовать по наитию, ориентироваться по ситуации. Шедший впереди Тернер предостерегающе поднял руку. Хардинг ощутил начавшуюся дрожь на миг раньше Тернера и, отчаянно вдохнув побольше воздуха, выдохнул вместе с криком, от которого, наверное, запрыгали в своих гнездах микрофоны, расставленные вдоль береговой линии.

— Мэйолл! — прокричал он. — Мэйолл!

И прибавил фразу, которая для Тернера не имела никакого смысла, — быстрые, неразборчивые слова, которые знал только человек из команды Интегратора «Двенадцать-Ви-Лямбда».

При этом Хардинг расслабил мускулы — полностью и очень быстро. И едва успел. Последние звуки фразы еще висели в воздухе, а он уже сидел на корточках. Кусты сомкнулись над его головой, а вибрация прижала его, неподвижного, к теплой земле.

После этого наступила тишина. Синее небо жгло. Воздух жужжал. Прозвучавшие слова повисли в тишине.

Хардингу показалось, что где-то рядом словно затаили дыхание и спрятанные микрофоны с некоторым удивлением поймали этот звук. Но Хардинга тут же отвлекла более насущная проблема — сам Эдвард Хардинг и вопрос его нахождения среди живых.

Сначала защипало глаза, потому что моргнуть он не мог. Почти сразу после этого накатило жуткое ощущение головокружительной темноты: от бурой земли и синего